Когда все рухнет, как говаривает наш латинист, в мире останется чай с корицей и чабрецом. Можно сомневаться в реальности всего вокруг, а с моим чудовищным недосыпом это выходит легко, но нельзя не верить в эту горячую чашку чая с корицей.
В ней - полузабытая устроенность жизни, укутывающее по-домашнему тепло, в ней - нотки рождественских мелодий, ласковость и уютная уверенность миросозерцания. Такой чай можно пить, вернувшись с мороза в натопленный дом, укутавшись в шерстяное и ласковое, расположившись плечом к плечу у камина. Такой чай одобрили бы герои книг Линдгрен. С таким чаем нельзя устать, нельзя хандрить, он слишком хорош, чтобы рядом можно было бы делать что-то подобное. Но когда держишь чашку в руках, так хорошо и гладко звучат старые сказки, добрые истории, светлые слова.